Человечина

Человечина Бранка наблюдала за человечиной. Человечина пряталась в норе под корнями черной ели. Нора была глубокая, а человечина маленькая. Совсем маленькая, не больше четырех весен. Как она оказалась в Черном лесу Бранка не представляла. Может отбилась от поселенцев, гонявших свои фургоны через Чернолесье в Светлые земли или даже дальше, до самого Моря ветров. А может ее оставили в Жертвенном круге, заплатив жизнью за беспрепятственный проезд по лесной дороге. В лихие тяжелые времена клан не брезговал забирать из Жертвенного круга тех, кого оставили на заклание — вервольфы были такой же частью леса как черные сосны, давшие ему свое название, как грабы и буки, как утопцы и притаившиеся в чаще кикиморы. И только человечина под корнями черной ели была чужой этому лесу. Бранка попятилась, вылезая из кустов. * * * — И трудился над миром Создатель семь дней и ночей. И сотворил он мир из воды, земли, дерева и глины. И создал птиц и растения и зверей. А потом решил населить землю созданиями с искрой своего разума. — Хорошо. Бранка, продолжай. — Да, Наставница! И наступил день восьмой. Взял создатель белую глину и весь день трудился над ней. Из белой глины создал он тех, кто ходит в Свете — людей, эльфов, единорогов, драконов, фей, жителей холмов, рек и морей. И настала ночь, но Создатель не оставил дел своих и продолжал работу. Но луна в ту ночь не родилась заново и потому плохо видел Создатель, что делают руки его. И поэтому вместо глины зачерпнул он черной земли. И вышли из рук его порождения Ночи – горгульи, вурдалаки, гоблины и прочие твари, рыскающие во тьме. — Молодец! Либр, закончи пожалуйста. — И увидел Создатель утром, что темны его создания и исполнены злобы, но уже ничего не мог с ними поделать. Однако осталась у него еще белая глина и черная земля и смешал он их вместе. И вышли из-под рук его те, кто не боялся ни Света, ни Тьмы, кто не был ни злом, ни добром, кто охотился при луне и под солнцем. И понял Создатель, что это лучшее что он сотворил. Так появились мы, оборотни. И дал нам Создатель право охоты на тех, кто живет днем и на тех, кто живет ночью, дабы пребывал мир в равновесии и гармонии. Так повелось от века и пребудет впредь. * * * Бранка каждый день ходила смотреть на человечину. Человечина вела себя на редкость бестолково: далеко от сосны не отходила, разве, что до бежавшего неподалеку ручья, там пила и возвращалась обратно. Добывать пропитание совсем не умела — дважды прошла мимо кладки перепелиных яиц, не рыла корни пастернака и дикого лука, не искала дождевых червей, не ловила лягушек. Костер она тоже разводить не умела и поэтому ночами Бранка слышала, как человечина скулит от холода, пытаясь согреться. Спала человечина на голой земле и оттого вскоре стала грязной и растрепанной. Волосы превратились в воронье гнездо, руки и ноги покрывали царапины, а на осунувшемся от голода лице, лихорадочно блестели голубые глаза. Бранка видела, что Черный лес скоро заберет человечину. Совсем скоро. За свои двенадцать лет видала и не такое. * * * Человечина не вылезала из своей норы уже второй день. Бранка пересекла поляну и заглянула под выворотень. Человечина лежала глубоко, забившись к дальней стене. Тело ее сотрясала крупная дрожь, лицо покрывали капели пота, а зубы стучали так громко, что Бранке захотелось зажать уши. Человечина открыла воспаленные сочащиеся гноем глаза и посмотрела на Бранку. — Мама, — прошептала она на всеобщем, — мамочка... Человечина протянула к Бранке тонкую руку с обломанными ногтями и улыбнулась. От этой жалкой улыбки внутри Бранки что-то оборвалось и ухнуло вниз. Сердце забилось часто-часто, почти у горла. — Мамочка, — повторила человечина не сводя с Бранки ищущего взгляда. — Черт, — сказала Бранка, — черт… — и полезла в нору. Первым делом она вытащила человечину из норы и положила неподалеку от входа, потом выложила пол норы лапником и укрыла мхом. Сходила к ручью, набрала воды в висящую на поясе флягу и умыла человечину как смогла. Человечина бредила и металась. Бранка отнесла ее в нору, уложила на устроенную постель и попыталась напоить. Человечна попила немного, но потом опять начала метаться. Она уже не звала Бранку, просто тихонько стонала и хныкала. Бранка чувствовала исходящий от нее жар. — Уходи дура, кто знает, чем она может тебя заразить, — пробурчала она себе под нос, но не ушла. Оторвала от подола человечины тряпицу, смочила ее водой и положила той на лоб. Бранка просидела рядом с человечиной до темноты, время от времени смачивая ткань, которая высыхала почти мгновенно, и пытаясь влить хоть немного воды сквозь плотно сомкнутые зубы. Ночью Бранка ушла, утром вернулась. Так продолжалось три дня. На четвертый человечина открыла глаза, посмотрела на сидящую подле нее девчонку-оборотня и спросила: — Ты кто? — Друг, — успокоила Бранка. — Спи. Человечина кивнула и провалилась в сон. * * * — Первая Охота наравне с Посвящением — самый важный ритуал в жизни вервольфа. Вы отправитесь на охоту ночью, перекинувшись, при свете полной луны. От того, какую добычу вы принесете, зависит ваше Посвящение. Кто-то пройдет его следующей ночью, кто-то — только через год. Будьте быстрыми, будьте смелыми, будьте безжалостными. Мы узда что сдерживает Свет и Тьму. Мы Охотники. Ясно? — Да, Наставница. * * * Бранка навещала человечину утром и вечером. Приносила ей еду — яйца, которые запекала в золе, клубни сладкого картофеля, полоски сушеного мяса. На мясо человечина фыркала, а яйца и клубни ела. Иногда Бранка ловила для нее рыбу и тогда человечина ела ее тоже. А еще она учила человечину искать на поляне дикий щавель, показала, как можно есть больших коричневых муравьев и как поддерживать огонь, чтобы костер не погас. Каждый день приходя на поляну Бранка боялась, что Лес забрал себе человечину, но он то ли не принял жертву, то ли забыл о ней. «И хорошо, — думала Бранка. — И хорошо». Дальше одного дня она не заглядывала. * * * Олень дернул ногой. Боль пронзила челюсть, заставив разжать зубы. Бранка попробовала ухватить оленя за ногу еще раз, но он не дал ей такого шанса. Опустив голову, олень отбросил рогами наседавшую на него с левого бока Катажину, и рванул сквозь кусты, через балку, через овраг, в спасительную чащу. — Упустили, из-за тебя упустили! — услышала у себя в голове Бранка голос Катажины. Шерсть подруги дыбом стояла на загривке, глаза блестели. — Если бы ты добралась до его брюха… — Я бы и добралась, но кто-то не смог удержать его ногу! С чем мы вернемся? Провалить Первую Охоту! Я поверить не могу! — Но мы можем в следующем году… — В следующем! А потом еще через год! А потом, можем просто сидеть у костра и есть мясо с ножа у тех, кто его добыл. Ненавижу тебя! Ненавижу! Бранка съежилась в своей волчьей шкуре. Не было ничего обиднее, чем вернуться с Первой Охоты с пустыми руками. Как же будут рвать и метать братья и сестры. Как расстроиться мать. А Наставница? Бранка представила ее грустный, полный горечи взгляд и решалась. — Идем, Катажина! Мне кажется, я знаю, как все исправить. Только надо перекинуться. * ** — Ты сделала это нарочно? Ты подстраховалась? О, Бранка! Это не енот, не лиса и даже не олень! С такой добычей нас точно посвятят первыми! О, Бранка, Бранка! Что ж ты сразу не сказала! — Хотела поохотиться по-настоящему… А теперь молчи, а то она испугается. Иди сюда, человечина! Это я… друг. Маленькая грязная фигурка выбралась из-под корней и опрометью бросилась к ее ногам. — Надо же, — выдохнула Катажина, — приручила. Хочешь понесу ее? — Нет, — сказала Бранка, с замиранием сердца сжимая в руке маленькую ладошку, — нет. Я сама. — Эй, ты что? Это всего лишь человечина. — Я помню. Пошли. * ** Их с Катажиной посвятили следующей ночью. Бранка почти ничего не ела, не могла впихнуть в себя ни куска. — Ешь, — толкнула ее в бок Катажина. — Ешь. — Хорошо, — ответила Бранка и ее вырвало прямо под ноги подруге. Всего лишь человечина, подумала она, вытирая рот. По щеке бежало что-то соленое. Наверное, слезы.